Русскинская

Содержание

Все страницы

… Вот уже более часа за окном машины – тайга. Природа Севера остается главным действующим лицом путешествия даже тогда, когда в нее вмеши­вается человек со своими нефтекачалками, факелами и нефтеперерабаты­вающими заводами. А дорога ведет нас все дальше, покоряя пространство, которому, кажется, не будет конца, и вовлекая в бесконечность. Тишина и покой как бы законсервировались в этих местах, оставляя большие шансы сохранить здесь таинственность мелочей жизни коренных народов – важ­ных, нежных, хрупких. Так началась этнографическая экспедиция редакции журнала в сельское поселение Русскинская Сургутского района.

Анатолий Прасолов: «Пока есть олени, ханты будут жить»

В деревне Русскинской нас встречает Анатолий Владимирович Прасолов – глава сельского поселения. Деятельный, гостеприимный, легкий в общении, надежный. Держится про­сто и спокойно, говорит ясно и убедительно. По-житейски мудрец и настоящий хозяин.

– Анатолий Владимирович, как живет Русскинская?

– Здесь проживает более 1 768 человек, 866 из них – коренные малочисленные народы Севера. В основном это оленеводы, ко­торые расселены на 260 стой­бищах. В общей сложности они содержат около 8 000 оленей. Раньше это была территория по­селения, но после вступления в силу 131 Федерального Закона и внедрения поселенческой мо­дели местного самоуправления в ХМАО-Югре, стала межселенной территорией, которая на сего­дняшний день, на мой взгляд, не контролируется никем – ни фе­деральными, ни региональными, ни муниципальными властями. В связи с этим возникло много проблем. Например, с регистра­цией. Раньше у КМНС была про­писка: «деревня Русскинская, стойбище». Сейчас необходи­ма адресная прописка – с указа­нием населенного пункта, ули­цы, дома и квартиры. Избушка или чум, по закону, не являются жильем, прописывать в них лю­дей мы не имеем права. А если нет прописки, как нам регистри­ровать родившихся детей, как оформлять материнский капи­тал? Автоматически оленеводы лишаются любых видов пособий, которые выплачиваются по ли­нии социальной защиты. Адми­нистративный тупик! Проблема не в том, что у нас забрали тер­риторию, а в том, что не оставили полномочий по работе с КМНС. А какой чиновник пойдет по тайге, по болотам, по бездорожью раз­бираться с частной проблемой оленевода?

– Фактически администра­ция поселения все равно дер­жит все проблемы КМНС на кон­троле?

– Ханты по традиции приходят к главе поселения с любой про­блемой. Куда им еще идти? Что нам делать в таких случаях: отка­зать в помощи, потому что нет пол­номочий? Мы даже были вынужде­ны сохранить две ставки в отделе Севера, потому что надо помогать коренному населению.

– С какими вопросами они к вам обращаются?

– Это контроль над выполне­нием договоров и экономических соглашений с нефтяниками, веде­ние документации и реестра, утвер­ждение глав семей, получение ком­пенсации за использование земель – горюче-смазочных и строитель­ных материалов, спецодежды, пре­доставление вертолетного и авто­мобильного транспорта для завоза продуктов питания на стойбища. В жизни хантов много проблем, неко­торые их них, правда, они создают себе сами. Например, зимой они все отправляются на охоту за ди­кими оленями. Хантов ловит поли­ция за браконьерство, а наша ад­министрация ездит их вызволять. Мы не раз обращались к предыду­щему правительству ХМАО-Югры с просьбой упорядочить выдачу ли­цензий на отстрел дикого север­ного оленя КМНС, потому что они все равно туда ездят – с охотничь­им билетом или без. Нам отвеча­ют, что на территории округа нет воспроизводства популяции дико­го северного оленя, охота запреще­на. Раньше были льготные лицен­зии на отстрел медведей и лосей, мы их выдавали особенно отли­чившимся хантам. Сейчас – в по­рядке общей очереди. Зарегист­рировался оленевод в Интернете, увидел, что он в списке двухтысяч­ный, плюнул на все и поехал охо­титься без лицензии…

– Как сказалось на жизни жителей тайги закрытие пунк­тов приема ягод, пушнины и других видов традиционного промысла?

– Народ умеет приспосабли­ваться к новым условиям жизни. Ханты выходят на федеральную трассу и продают проезжающим и рыбу, и ягоды, и чучела. Из-за это­го возникают проблемы с ГИБДД. Чтобы изменить условия для реа­лизации продукции, мы созда­ли «Национальное предприятие КМНС», учредители которого – ко­ренные жители. В 2010 году Дума Югры приняла закон о фактори­ях, которые должны помогать раз­витию системы заготовки и сбыта продукции, произведенной корен­ными народами, обеспечивать их работой, продуктами питания, тех­никой, необходимой в хозяйстве. Но закон фактически не работает. Никто не знает, что делать.

– В Ханты-Мансийске откры­вается линия по переработке дикоросов…

– Все упирается в расценки. Условно говоря, там будут при­нимать ведро ягод за 300 рублей, а на трассе за него дают 600… Сейчас для хантов это основной доход.

– На Ваш взгляд, живут ли по законам предков современные ханты? Как на них влияет циви­лизация?

– Я присутствовал на всякого рода конференциях по проблемам КМНС. Все говорят об утере корен­ными жителями родного языка. Я говорю: «Приезжайте на стойби­ща, они все там говорят на хантый­ском». Я с этим народом уже боль­ше двадцати лет. Вижу, как они относятся к переменам: есть ци­вилизация – хорошо, завтра ниче­го не будет – они вернутся к обра­зу жизни предков. Они знают, как ставить капканы, как делать стре­лы, как ездить на оленях. А пока есть олени, они будут жить, толь­ко олени вымрут – все! Поэтому правительство ХМАО-Югры стара­ется, чтобы на стойбищах сохра­нялись стада. За каждую важенку (самку оленя) округ выплачивает 600 рублей в год. Ветеринарная служба поставлена хорошо. Неф­тяные компании закупают комби­корм и раздают по стойбищам для прокорма оленей.

– А как обстоят дела с сохра­нением религиозных традиций хантов?

Деревня Русскинская расположена на севере Сургутского района ХМАО-Югры, на месте хантыйского стойбища Русскиных, откуда и пошло название деревни. Тром-Аганский сель­ский совет был создан в 1926 году, а в 1978 году переиме­нован в Русскинской на основании решения облисполкома, а с 2006 года получил наименование «сельское поселение Русскинская». На территории находится более 50 нефтяных месторождений.

– Они чтят свою веру, до сих пор большая часть из них остает­ся язычниками. На стойбищах у них есть святые нарты, они совер­шают свои обряды. Но у нас есть проблема – пятидесятники. Уже более 70 семей вошли в эту сек­ту. В 1993 году здесь был фести­валь финно-угорских народов. Я предупреждал тогда, что канад­ские миссионеры раздавали хан­там листовки и книги, но никто не обратил на это внимание. Позже в Нижневартовске была созда­на мощная организация, откуда стала проводиться агитационная работа. Пока как такового вре­да нет, кроме того, что ханты от­ходят от своей веры. Наоборот, они завязали с алкоголизмом, та­бакокурением, ходят с колясоч­ками чисто и опрятно одетыми. А пьянство среди коренного населе­ния одно время начало принимать угрожающий размах. Мы начали с того, что стали забирать снегохо­ды и ставить их на штрафстоян­ку, если водитель пьян. К тому же, сейчас 15% коренного населения имеют свои автомобили. Им пить нельзя…

– Как Вы считаете, может у вас в Русскинской развиваться этнографический туризм?

– Я противник того, чтобы массово приглашать туристов на стойбища. Приведу пример: к нам приезжала съемочная бригада те­лепрограммы «Галилео» для того, чтобы подготовить сюжет о быте коренных народов. Снимали три дня. После этого ханты сказа­ли, чтобы мы их больше не при­возили. У оленевода каждоднев­ная большая работа. Он следит за оленями, в сутки «наматыва­ет» пешком или на лыжах по 20- 30 километров. Женщины шьют одежду, вышивают, пекут хлеб. Приедут туристы – будут мешать. Если сделать какие-то импрови­зированные стойбища, то я согла­сен. Есть этнографические тропы, мы можем показать традиционные способы охоты и рыбалки наро­дов ханты. А на стойбища? Там свой уклад жизни, свои секре­ты и обычаи. Нельзя вторгаться в этот мир.

В тайге – каждый день и всю жизнь

Сложно получить представление о быте коренных народов Севера, не совершив прогулку по этнографической тропе Русскинской. Над разработкой экологических маршрутов здесь еще трудятся, но для нас сделали исключение – предложили посетить стойбище, на кото­ром проживают Сергей Васильевич Кечимов и его жена Капитолина Васильевна Тэвлина. Легкие на подъем, наши знакомые экологи и журналисты из Сургута и Ханты-Мансийска присоединились к нам. И все вместе мы постарались быть ненавязчивыми гостями друго­го мира. Сворачивая с асфальтированной промысловой дороги в тайгу, мы помнили слова главы поселения Анатолия Прасолова, что ханты – это люди обычая и веры, что они живут, пока их объединяет некая тайна жизни, которую знают лишь все свои. Не пытаясь загля­нуть за границы дозволенного, мы шли за впечатлением и за краеведческими открытиями.

Мягко пружиня по ковру изо мха и ягеля, Сергей Кечимов вел нас по узкой, на ширину нарт, дороге. К себе – на стойбище. Еще полчаса назад, когда мы все вместе пили чай в администрации поселения, он выглядел немного другим: скромно сидел на краеш­ке стула, смущено откликался на наши расспросы:

– Сколько километров до стой­бища? За сколько дойдем?

– Немного и недолго, – от­вечал он в соответствии со сво­ей, национальной, теорией отно­сительности. На таежной тропе в нем проснулось уютное чувство хозяина.

– Привыкать надо по тайге хо­дить, – снисходительно улыбался Сергей, наблюдая краем глаза за тем, как мы запыхались и едва по­спеваем за ним.

Дорога петляла меж тонко­стволых сосен. И, как назло, мох, переполненный влагой от про­шедшего поутру дождя, чавкал под ногами. Но для нашего про­водника эти четыре километра до стойбища были делом привыч­ным, пустяковым. Если бы не мы, любопытные городские путни­ки, которые то и дело спрашива­ли про каждую травинку оживаю­щей тайги:

– А это что за цветочки розо­вые?

– Черника.

– А мох этот зелененький?

– Это ягель. Олени не любят высохший ягель, просто топчут. Едят только свежий. Выедают…

Знаний о тайге, об оленях у каждого ханты много – на целую жизнь.

Меж тем наша компания разби­лась на два отряда. В одном из них оказались те, кто решил любой це­ной не отставать от Сергея Кечимо­ва, чтобы не прерывать попутной беседы. Обменивались незначи­тельными фразами, а получалась, пусть и немного сбивчивая, но зато неоднотонная история.

Другие шли под покровитель­ством Анатолия Прасолова. Не­смотря на захваченный им кара­бин, дамы задорно и громко – для блуждающего по тайге медведя – распевали песни.

– Дядя Миша был недавно здесь, на стойбище, – Кечимов перешел на «тайный» язык, когда разговор коснулся священного зверя. – Этой весной из пятнадца­ти родившихся оленят осталось только четыре. Я ему сказал: «Моего оленя поймаешь – всего съешь, ничего не оставляй, чтоб не гнил». Но он иногда ногу оставит, иногда рога. Не слушается. И все равно лезет. Оленей гоняет – куда они бегут, туда и он за ними идет. Как-то собака начала лаять – вы­шел, оказывается, «дядя» подхо­дил. Следы оставил…

У нашего хантыйского провод­ника зазвонил мобильный теле­фон. Слышно было, как жена Капа проворковала что-то на родном языке.

– Спрашивает, далеко ли мы.

– А SMS-ки читать умеете?

– Нет. Мало учился. Три клас­са. Но все забыл уже. Когда это было! Мне 56-й год пошел.

– А телевизор у вас есть?

– Нет. У Витьки есть. (прим. ред. – брат жены, живет рядом в своем доме с женой и тремя деть­ми). Он антенной ловит. Я не хочу телевизор, потому что если теле­визор есть – ничего не сделаю. Когда захочу – у меня есть ноут­бук, диск поставил, посмотрел. То же кино. В прошлом году мне ска­зали: «Купи компьютер. Сфотогра­фируешь что-нибудь, потом ска­жешь в поселке – тебе переведут на компьютер». Я снимал на теле­фон, как священное место откопа­ли. Скинули потом.

До стойбища было еще далеко, но вдали уже слышался неодобри­тельный собачий лай – идут чужие.

– Сколько вы тут уже живете?

– Пятый год.

– А в поселке жили?

– Там квартира у нас. Но мы в ней не живем, так, вещи храним. Заходим иногда. В поселке жизнь не идет. Покоя не дают. Пришли сюда – здесь спокойно.

– Пили в поселке? – догады­ваемся мы.

– Пил. Закодировался и за­был про это. Курить бросил, вод­ку пить бросил. Я много курил. В последнее время две пачки в день было мало. Сигареты дома остав­лю и чувствую, чего-то не хвата­ет. Купил таблетки от курения, съел их – все равно не помога­ют. Потом мне сказали, что коди­ровка скоро приедет от курева. Думаю, хоть бы меня замком за­крыли, только бы не курил. Шесть человек туда пошли. Врач-мужик говорит: «Три человека из вас бу­дут курить, а трое не будут». Ду­маю, хоть бы от меня отошло. И с тех пор я не курил.

Вот так, за разговорами дошли до стойбища, доступ на террито­рию которого ограждал высокий, в семь жердей, кораль. Отшельни­чески серая, с маленькими окнами изба была покрыта рулонным то­лем – в тон со срубом и вытоптан­ной оленями землей. Раньше кры­ши обкладывали мхом или дерном, но сейчас это хлопотное занятие ханты подзабыли.

– Дом-то теплый? – недовер­чиво стали выспрашивать мы хо­зяина.

– Да, – закивал Кечимов. Он подошел к причудливому лаба­зу на одной ножке, повернул его вправо-влево. – Крутится. Сам сделал. Один – Капе под продукты, второй – себе под инструменты.

Архитектурные каноны у хан­тов не менялись веками. Тради­ционный лабаз – это маленький домик на сваях, чтобы не залеза­ли дикие звери. А тут такой ди­зайн! Избушка поворачивается, как в сказке, «к лесу задом, ко мне передом». Повертеть лабаз вслед за хозяином мы не реши­лись: эти хозяйственные построй­ки не так просты, как кажутся. Иногда таится в них не мука и мясо, а что-то смутное, обереж­ное: кости медведя или идолы. Сами ханты относятся к ним пре­

дельно серьезно, не рискуют под­ходить к лабазам с наступлением сумерек… Не спрашиваем, поче­му. Нельзя – и все!

Зашли в дом. Как ожидалось, в нем только одна общая комната. Из обстановки – печка-«буржуй­ка», стол, традиционный настил- нары. Живут здесь вдвоем – Капа и Сергей. Капа хозяйничает по дому. Сергей следит за оленя­ми. Когда-то он был исполнителем ритуальных песен в националь­ном самодеятельном коллективе «Вонтнэ – Таежница». Сейчас изго­тавливает для него традиционные национальные инструменты из де­рева. Таких мастеров – наперечет.

Мы расположились у стола, а Капа выскочила из дома подго­рячить воду в чайнике. Подбро­сила полено в огонь, присела на чурбан – сейчас закипит. У хан­тов дрова колет женщина. К ос­новным женским занятиям отно­сятся также воспитание детей, приготовление пищи, заготовка дров, шитье одежды. Гендерное разделение труда ведется со ста­рины, считается вечным и неру­шимым. Хантыйские мужчины в свое оправдание даже придума­ли пословицу: «Дрова рубить – людей смешить!»

Тем временем гости разделы­вали большую замороженную ры­бину муксуна, которая водится в Оби и ее притоках. В тему посыпа­лись вопросы о гастрономических пристрастиях обитателей дома.

– Чем обычно питаетесь? Что готовите?

– Рыбы у нас мало, да и на ры­балку далеко ходить. Покупаем в магазинах. Купил как-то рыб­ные фрикадельки в банке, думал, рыба… Макароны не покупаю – не люблю. Мясо едим только зи­мой. Оленя лучше забивать, когда у него мех гуще, толще, длиннее, с теплым подшерстком. Оленину обычно варим. Раньше это было охотничье место: лоси, белки – все водилось. Сейчас промыслового зверя стало меньше.

Кечимов заверил, что строга­нина – блюдо безопасное, так как муксун никогда не болеет. Кусочек рыбки плюс соль, перемешанная с молотым черным перцем, – и се­верный деликатес готов. Хозяева же угощались привезенной нами копченой колбасой и клубникой.

Пришли олени. С их появле­нием стойбище ожило. Олененок Ромка, свои первые месяцы про­живший прямо в избе, первым де­лом подбежал к дверям. Потоп­тавшись у входа, сообразив, что сейчас не до него, олененок обид­чиво мотнул головой и присоеди­нился к старшим. У хантов не при­нято говорить, сколько оленей в стаде. Поэтому ни спрашивать, ни считать их мы не стали. Олени до­верчиво подбежали к Капе и Сер­гею. К гостям – только из-за ла­комства (комбикорма с солью). Чувствовалось, что существует ка­кое-то древнее родство между оле­нями и хантами, что какая-то сила сближает их и дает им божью по­мощь жить вместе на этой земле.

Олени поели, покрутились у за­гона, дали нам возможность сфо­тографироваться и снова вырва­лись на свободу.

Пора и нам. Обратно идти быстрее – лес стал приветливей, говорливей. На прощанье завя­зали цветные ленточки на моло­дой березке, загадали желание и поехали домой. Пелена непред­сказуемого и случайного рассея­лась…

 

Остановись, мгновение!

Музею природы и человека в Русскинской, основанному в 1988 году, присвоено звание «Семь чудес Тюменской обла­сти». Эта богатейшая экспозиция отразила уникальность при­родного и культурного наследия, богатство животного мира Югорской земли. Основной идеей экспозиции является гармо­ничное сочетание природного и человеческого пространства, прообразом которого является традиционная культура ханты. В настоящее время в музее насчитывается более 3 000 экспо­натов. С каждым зверем, с каждой птицей здесь связаны свои истории. Ни одно чучело не было сделано только ради попол­нения экспозиции – либо это охотничий трофей, либо резуль­тат несчастных случаев. Есть звери, которые оказывались под колесами машины, есть птицы, которые попадали на электриче­ские провода. И поскольку выставочной коллекции стало тес­но в старом павильоне, администрация поселения выстроила новое музейное здание площадью более 700 квадратных мет­ров. Скоро будет праздноваться новоселье. Трудно предста­вить, что все эти многочисленные экспонаты изготовил только один человек – Александр Павлович Ядрошников, энтузиаст, любитель-таксидермист, заслуженный деятель культуры Хан­ты-Мансийского автономного округа – Югры. Талант мастера очевиден. В витринах и на подиумах – яркие и экспрессивные картинки природы. Казалось, вот взмахнет крыльями мудрая сова, и весь этот мир оживет!

 

 

Экология – с детства!

Среднестатистический посетитель детского сада в раз­витых странах умеет различать несколько сотен коммерче­ских логотипов и только несколько видов деревьев. Воспи­танникам детского сада «Рябинка» в деревне Русскинская это не грозит. Креативное отношение к процессу экологи­ческого воспитания детей – визитная карточка этого до­школьного учреждения. Территория детского сада уни­кальна и неповторима: сформированы этно-экологический участок, центр огня и воды, спортивные и игровые пло­щадки, солярий, поляна сказок, теплица, бассейны с жи­выми рыбками, нефтевышка и многое другое. Это совмест­ное творчество 27 педагогов и 53 ребятишек. У них можно поучиться, как давать вторую жизнь старым вещам: как строительная каска превращается в божью коровку, а ста­рые велосипеды – в садовые скульптуры. Все это помогает сформировать в детях бережное отношение к миру приро­ды, умение видеть его красоту и неповторимость. В настоя­щее время в деревне строится новый современный детский сад на 95 мест. Верится, что и в новом здании для малы­шей будет создана теплая и уютная «зеленая» атмосфера.

В лесной тишине

Для дальнейшего развития этнографического и экологического туризма в Русскинской скоро будет пущен еще один объект – туристическая база школы-интерната. Она находится в нескольких километрах от деревни, в живо­писном месте на берегу реки. В основное время она будет использоваться для отдыха и экологического воспитания школьников. В каникулы, когда дети коренных народов Севера разъезжаются по стойбищам, – для приема туристов. В тишине и удалении от городской суеты можно почувствовать колорит югорской тайги, сходить с опытными сибиря­ками на охоту, рыбалку, собрать ягоды и грибы. Администрация поселка позаботилась о высоком уровне сервиса. В просторных домиках, построенных в северной стилистике, будет приятно и комфортно отдыхать. Предусмотрены сто­ловая, холодильники для улова, источник питьевой воды. И есть самое ценное – чистейший воздух, гармония тиши­ны, простора и первозданности.

Станислав Стадниченко: «Образование важно для любого ребенка»

Школа-интернат в Русскинской – пример того, каким должно быть современное учебное заве­дение. Здесь живут и учатся наравне с ребятами из поселка дети ханты, чье образование долгое время не считалось чем-то обязательным. Но времена изменились, и сегодня молодые предста­вители северного народа выбирают свой путь, отличный от пути своих родителей. О том, хоро­шо это или плохо, рассуждает директор Русскинской школы-интерната Станислав Стадниченко.

– Станислав Александрович, расскажите, пожалуйста, об ис­тории школы?

– В этом году мы будем отме­чать 55-летний юбилей школы. Наше учебное заведение прошло долгий путь. Прежде чем обосно­ваться здесь, школа поменяла че­тыре здания. Последнее новосе­лье мы отпраздновали 7 сентября 2009 года. Кстати, во время торже­ственного открытия школы к забо­ру подошел медведь и с любопыт­ством наблюдал за церемонией. Наверное, это хороший знак.

Сегодня Русскинская школа-интернат – самое крупное учебное заведение такого типа в Сургут­ском районе. Я побывал во мно­гих местах – поверьте, ничего по­добного нигде нет. На нашу школу затрачены колоссальные усилия и средства – и теперь это настоящий дом для воспитанников. Сегодня у нас обучается 304 ребенка, из ко­торых 160 человек живет в интер­нате круглосуточного пребывания.

– Каким образом дети доби­раются до школы со стойбищ?

– Два раза в год – в конце ав­густа и начале июня – мы обле­таем все стойбища на вертолете, чтобы собрать детей в школу или отвезти их к родителям. К сожа­лению, каждый раз нам выделя­ют только два полета, за которые можно вывезти не более 40 детей. Приходится обращаться за помо­щью к нефтяникам, которые очень нам в этом деле помогают. Неко­торых учеников привозят в школу сами родители. Увы, в бюджете не предусмотрена достаточная сумма средств на доставку детей в учеб­ное заведение.

– Ученики, которые приез­жают сюда со стойбищ, отста­ют в учебе от своих поселковых сверстников?

– Когда-то наша школа-интер­нат справедливо получила статус «национальной». Впоследствии его заменили на «среднюю об­щеобразовательную». И я с этим никак не могу согласиться. Дети со стойбищ приезжают к нам аб­солютно неподготовленные, ча­сто они даже не знают русско­го языка. Приходится начинать их обучение с нуля. Большинство первоклассников совершенно не владеют необходимыми знания­ми и навыками, которые осваива­ют их сверстники еще в детском саду. Однако к концу первого класса практически все воспитан­ники интерната умеют писать и чи­тать. С хантыйскими детьми быва­ет сложно, но мы справляемся. Я считаю, что если ребенок не мо­жет усвоить материал, это не его вина. Спрашивать надо с учителя, которому было доверено его вос­питание.

– Как быстро адаптируют­ся дети вдали от своих родных угодий?

– Адаптация детей к местным условиям происходит где-то в те­чение полугода. Первоначально преподаватели-националы на­чинают обучение ребят на род­ном им хантыйском языке, толь­ко позже переходят на русский. Первое время мы стараемся облег­чить жизнь детей в новых услови­ях: они больше гуляют, посещают различные музеи, бывают на экс­курсиях. Мы специально селим ребят в одном блоке с их братья­ми, сестрами, чтобы они не сильно скучали на новом месте. Здесь они привыкают к санитарным услови­ям, к порядку.

К новой пище детям также приходится приспосабливать­ся. Если на стойбище ребенок ел сырое мясо, рыбу, ягоды, грибы, орехи, то в интернате ему очень сложно сразу перейти на сбалан­сированное пятиразовое питание. Раньше нам разрешалось готовить традиционную для ханты щуку, се­годня же меню составляется стро­го по санитарным правилам. Ко­нечно, такой резкий переход на другие продукты – стресс для ре­бенка.

Бывает, что первое время пер­воклашки плачут и просятся до­мой, а иногда и родители приезжа­ют, чтобы забрать своего ребенка. Я не имею права удерживать уче­ников в школе силой, но всегда разговариваю с их родителями, привожу доводы в пользу образо­вания. Недавно ко мне приходил отец одного из мальчиков с пре­тензией, что его сын уже не хочет быть оленеводом и жить на стой­бище. Это, безусловно, тревожная тенденция – отказ от своих тра­диций. Но с другой стороны, об­разование необходимо: сейчас исконные земли ханты вовсю раз­рабатываются нефтяниками, ко­торым, безусловно, выгодно дик­товать свои условия. И для того

чтобы разговаривать с ними на одном уровне, разбираться в ню­ансах договоров, я считаю, девять классов образования просто необ­ходимы. Сегодня родители это по­нимают и сами отправляют своих детей к нам.

Правда, есть еще одна слож­ность: начало учебного года сов­падает с началом сбора дикоро­сов. В это время дети нужны на стойбищах, чтобы помогать роди­телям собирать ягоды, грибы, оре­хи. К нам даже поступали предло­жения начинать учебу с 1 октября. Однако такой график нарушает учебный процесс – ведь поселко­вые дети посещали бы школу так же, как и раньше, – с сентября. Но все-таки мы идем навстречу роди­телям и по их просьбе отпускаем детей на неделю-две заниматься традиционными промыслами.

– А какими дети приезжают со стойбищ обратно в школу? Не забывают то, чему их учили в те­чение года?

– Мы выдаем на лето обяза­тельные задания, которые дол­жны выполнять все ученики. Да и сами родители на стойбищах все равно пытаются каким-то обра­зом обучать своих детей – с помо­щью палочек, косточек. С учебной программой наши воспитанники справляются. Если что-то не по­лучается у ребенка, у нас всегда есть возможность позаниматься с ним во второй половине дня, объ­яснить непонятные темы, подтя­нуть его по каким-то предметам. Если все-таки ребенок не успева­ет, мы разрабатываем для него ин­дивидуальную программу обуче­ния. Сейчас запрещено оставлять детей на второй год, да и я счи­таю, что это не выход. Мы всеми силами стараемся стимулировать ребенка к получению знаний. На­пример, в этом году хантыечка, за­кончившая 10-й класс, получила от администрации Русскинской пу­тевку в Грецию за успехи в учебе. После окончания школы нашим выпускникам я всегда советую по­лучать высшее образование, чтобы возвращаться в свои угодья нуж­ными специалистами – врачами, ветеринарами, зоотехниками. Зна­ния никогда не бывают лишними.

– Вы говорите, что дети в интернате отвыкают «быть ханты». Реализуется ли у вас какие-то специальные про­граммы, направленные на со­хранение национальной куль­туры?

– Разумеется, наши програм­мы дополнительного образования включают в себя работу в данном направлении. В школе-интерна­те мы развиваем практически все национальные виды спорта – ме­тание тынзяна, хантыйскую борь­бу, перетягивание палки и мно­гие другие. Ученики занимаются в косторезной мастерской, пле­тут изделия из бисера, вышивают. Все картины, поделки, которыми украшены стены нашей школы, созданы руками детей.

Помимо этого, мы обучаем ре­бят охотоводству, рыболовству, оленеводству. У школы есть даже собственное стадо оленей в 70 го­лов. Дети несколько раз в год вы­летают на угодья, расположенные в 80 км от поселения, и там учат­ся ухаживать за животными. Мы стараемся, чтобы они не забыва­ли своих традиций.

В целом, в нашей школе очень хорошо организовано внеучеб­ное время. Каждый год мы прово­дим спартакиады, вывозим детей на сплавы на три-четыре дня по местным рекам, часто выезжаем на различные экскурсии. Для это­го у нас есть автобус для перевоз­ки детей, палатки, спальные меш­ки, лодки, спортинвентарь – наше учебное заведение очень хорошо укомплектовано. За это хочется сказать спасибо главам района и поселения – Дмитрию Макущенко и Анатолию Прасолову.

Также здесь работает свой школьный музей. Часть экспо­натов для него – чучела живот­ных – нам передал их создатель Александр Ядрошников. Сила­ми учеников в школе создан уго­лок памяти в честь Великой оте­чественной войны. Дети сами проводят экскурсии для гостей интерната, тем самым учатся об­щаться и презентовать себя и свою школу.

Недавно открыли собственное школьное лесничество. Для хан­ты лес – это их дом, поэтому они знают, что о нем надо заботиться. Наши лесники теперь высажива­ют деревья, следят за их сохран­ностью, патрулируют кромки леса в пожароопасные периоды. Дети у нас увлекающиеся, а мы стара­емся это поощрять.

Гуляния на Божьей реке

В этом году 12 июня сельское поселение Русскин­ская отметила двойной праздник. Одновременно с Днем России жители деревни справили 35-летие со дня образования Русскинского сельского совета.

В яблочко? В тарелочку!

До конца не проснувшиеся, мы выходим из машины. Вокруг нас уже кипит жизнь: мужчины разно­го возраста все как один в камуф­ляже проверяют свои ружья, счи­тают патроны, пристреливаются. Через несколько минут здесь нач- нутся соревнования по стендовой стрельбе среди местных жителей – первое мероприятие в празднич­ной программе. Как рассказывает один из участников, эти состяза­ния начали проводиться здесь с тех пор, как главой Русскинской стал Анатолий Прасолов. Со временем его нововведение превратилось в хорошую традицию – каждый год на стрельбище собираются все же­лающие продемонстрировать свое умение обращаться с оружием.

После короткой пристрел­ки начинаются сами соревнова­ния. Правила очень просты. За­дача стрелка – сбить с шести разных позиций вылетающие из двух гнезд тарелочки, после чего сделать дубль – попасть в две ми­шени, выпущенные одновремен­но с обеих сторон. Далеко не всем участникам удается выбить хотя бы половину тарелочек. «В утку и с большего расстояния попадаешь, а тут мажешь постоянно», – смеют­ся над собой стрелки и ссылаются на усилившийся ветер и несмазан­ные ружья. Итоги соревнований удивляют: прирожденные охотни­ки – ханты – сдают свои позиции перед 19-летним русским парень­ком Михаилом Швецом, удивив­шим результатом – 12 сбитых та­релочек из 14. Его отец, кстати, занявший здесь второе место, шутливо сетует, что за всю свою жизнь молодой человек «выстре­лял» уже не одну машину – патро­ны сегодня стоят недешево.

Доплыл – уже хорошо!

Следующим пунктом в про­грамме праздника значатся сорев­нования по гребле на обласах. На берегу реки Тром-Аган, что в пе­реводе с хантыйского обозначает «Божья река», к нашему приходу уже собирается значительное ко­личество народа. Среди участни­ков замечаем уже знакомые лица тех, кто только что пробовал свои силы в стендовой стрельбе.

Сохранение культуры и нацио­нальных традиций стало главной причиной проведения гонок на воде в Русскинской. Ханты и ман­си, проживающие в сельском посе­лении, сегодня редко используют обласы – легкие лодки, выдолб­ленные из цельного куска дере­ва. Для молодых представителей коренных народов Севера гонки на национальных лодках такая же диковинная забава, как и для рус­ского населения. Они предпочита­ют рассекать водную гладь рек и озер при помощи бензиновых мо­торов. Однако в Русскинской ста­ринные обычаи забывать не же­лают. В этом году соревнования на обласах проводятся впервые, но тем больше желающих (и муж­чин, и женщин) попробовать свои силы в этом виде гребли. В лодки с завидной регулярностью запры­гивают не только ханты и манси, но и другие жители многонацио­нальной деревни. Сам облас – суд­но довольно неустойчивое, поте­рять в нем равновесие – плевое дело. Однако коренные жители Се­вера в управлении им демонстри­руют недюжинную сноровку. Сидя на коленях и ловко загребая воду изогнутым веслом, то привставая, то приседая, спортсмены на юрких лодочках обходят вокруг установ­ленного ориентира и возвращают­ся к финишу. Правда, некоторым совладать со своенравным обла­сом не удается. В итоге они завер­шают свое участие в гонках на се­редине трассы и в перевернутой лодке. Из воды горе-гребцов вы­лавливает лично Анатолий Прасо­лов, после чего под громкий смех и апплодисменты зрителей возвра­щает их, изрядно вымокших, на бе­рег. «Спасенные» главой поселка спортсмены, оказавшись на устой­чивой поверхности, особо не сму­щаются и тут же, даже не обсохнув, начинают яростно болеть за сле­дующего искателя приключений.

Ближе к вечеру разноцветная и шумная толпа плавно перетекает к местному Дому культуры, где на площади уже начинается празд­ничный концерт. «Мы живем в за­мечательной стране с великой ис­торией. Пусть мир и благополучие царят в ваших домах», – доносят­ся со сцены слова поздравления. Русскинская растворяется в теп­лом мареве летнего вечера.

 

Комментарии к статье:

Все круто ! Так держать

 
Андрей   23:56 29.04.2013

Оставить комментарий